Овернский клирик - Страница 42

– Серьезно? – итальянец пожал плечами. – Если серьезно, то последуем совету Секста Эмпирика и воздержимся от суждения. Примем как данность – вам удалось увидеть то, что недоступно остальным.

Меня так и тянуло рассказать о том, что случилось возле дворца архиепископа Тулузского, но что-то сдерживало. Пусть Ансельм пока думает, что это какая-то случайность.

– Теперь второе, – продолжал он. – Вежливый сеньор д’Эконсбеф изволил подшутить над суеверными вилланами. Однако мы этого демона имели счастье лицезреть.

Я кивнул.

– Значит, логично предположить, что и в тот раз сей демон выполнял приказ тех, кому не по душе наш приезд. Признаться, раньше я думал иначе…

Вспомнился странный, нервный смех, меч в его руке… «Он за мной!»

– У епископа Памье нет ручного медведя, – напомнил я слова д’Эконсбефа.– Зато у кого-то имеется ручной демон.

– Который, однако, испугался вас… Или вашего креста, – задумчиво проговорил Ансельм.

– Или молитв брата Петра, что столь же логично. Ну, а по поводу того, что нам рассказали?

Итальянец задумался:

– Ну… Все подтверждают, что после своего возвращения Жанна вела себя странно, перестала общаться с подругами, не любила вспоминать прошлое… Но мы уже знаем, в чем дело.

– Да, – согласился я. – Знаем. И теперь, брат Ансельм, меня интересует не черноволосая самозванка, а сестра Цецилия из Милана.

Поймав удивленный взгляд Ансельма, я попытался сформулировать то, что уже давно приходило на ум.

– Если верить материалам следствия, взор жителей Памье помутила вдова де Пио, и они признали сестру Цецилию за настоящую Жанну. Эта же злокозненная вдова помутила разум самой сестры Цецилии. Но вспомните, брат Ансельм! Сестра Цецилия в Артигат не приезжала. В Памье были родители Жанны, де Пуаньяк и несколько соседей. Со всеми ними мы встречались. И что они нам сказали?

– То же, что и на следствии, – пожал плечами Ансельм.

– Не совсем. Я даже кое-что записал. Все – вернее, почти все – говорили, что сестра Цецилия действительно похожа на Жанну, какой та была до замужества. После рождения ребенка женщины часто меняются, а сестра Цецилия напоминала им прежнюю де Гарр. Напоминала! Рыжие волосы, веснушки… Единственным человеком, который сразу же признал сестру Цецилию, был…

– Де Пуаньяк, – кивнул итальянец. – Поэтому сестре Цецилии и поверили. Уж он-то должен знать! Муж – то есть в данном случае бывший жених – подтвердил, остальные сказали, что похожа.

– Да. Любопытно, правда? После де Пуаньяк от своих показаний отказался, объяснив, естественно, все это ведьмиными кознями. Но тогда-то он ее признал! Причем единственный! Отец Жанны сомневался, мать тоже, а он…

– По-моему, похлебка готова, – задумчиво проговорил Ансельм. – И видит Святой Бенедикт, я не намерен ждать брата Петра…

Подумав, я рассудил, что он прав. Наш нормандец в этот вечер гулял излишне долго. Мы достали ложки и уже намеревались приступить с молитвой к нашей скромной трапезе, как за дверью послышались шаги. Скрипнули несмазанные петли.

– А чего? Уже ужинать? – Пьер недоуменно поглядел на котелок, затем на нас и вздохнул. – А я думать…

– Ты, брат Петр, не думать, – Ансельм зачерпнул похлебку, попробовал и хмыкнул. – Могло быть хуже… Ты, брат Петр, иди дрова рубить. Чтобы больше не опаздывать.

– Брат Ансельм, не лишайте себя удовольствия, – возразил я. – Дровами займетесь сами, а брат Петр сейчас прочитает нам «Верую» – вслух и без ошибок.

Нормандец вздохнул и подчинился. Впрочем, «Верую» он знал теперь твердо, и вскоре мы вовсю работали ложками. Но, странное дело, Пьер почти не ел и вообще выглядел как-то странно. Наконец, когда в котелке оставалась еще половина, он отложил ложку в сторону.

– Брат Петр, что-нибудь случилось? – встревожился я.

– Ну… – нормандец почесал затылок. – Я ходил… Я разговаривал…

– По-басконски, – не преминул ввернуть Ансельм.

– Да по-всякому… Слушать… Они мне вначале не верить… не верили. Боялись. Они чужаков боятся. Но я про деревню с ними говорить, про овец говорить…

Ансельм хмыкнул, а я одобрительно кивнул. Конечно, хитрость брата Петра в рогоже, но… ничего тоже.

– Они Жанну жалеть. Мальчонку жалеть. Де Пуаньяка ругать. Сильно ругать. Он виноват, считать.

– Брат Петр! – не выдержал я. – Повнимательнее!

– Они… считают… его… виноватым, – сосредоточился он. – Вдову Пио не очень ругают. Я был, где ее дом стоять.

Мы с Ансельмом тоже сходили на пепелище. Борцы с нечистью сожгли не только дом, но и все дворовые постройки и даже забор. В центре огромного черного пятна был вбит грубо сколоченный крест.

– Демона боятся. Они его видеть… видели. Такого, как мы видели. В горах ходит. В лесу ходит. Возле деревни ходит.

– Давно? – осведомился Ансельм. Пьер задумался:

– Я спрашивать. Отвечать так: давно-давно демоны здесь жили-были. Потом пропали. А лет… Двадцать… Нет, больше… В тот год, когда большая саранча быть, он снова появился. Сперва маленький. Потом вырасти…

– Первый раз слышу, чтобы демоны росли. – Ансельм удивленно покачал головой. – Хотя должны же они когда-нибудь быть, гм-м, демонятами.

Трудно сказать, говорил ли он всерьез. Меня заинтересовало другое.

– Саранча… Постойте! Мы тогда были в Аскалоне, к нам приехал один священник из Кастилии… Двадцать два года назад!

– Ого! – Ансельм тоже сообразил. – В тот год, когда в Артигат приехал Санкси де Гарр и…

– …И д’Эконсбеф, очевидно, батюшка нашего знакомого, получил Памье в ленное владение, – закончил я. – Итак, в один и тот же год в округе появляются крестьянин из Басконии, сеньор и демон…