Овернский клирик - Страница 34

К оглавлению

34

– Куда бежишь, старик? Ты упустил время, Андре де Ту! Молись своему Исе и жди!

– Смерти? – Я оглядываюсь, но вокруг пусто. Голос звучит словно ниоткуда, хотя каждое слово слышится ясно и четко.

– Смерти? Да разве ты живешь? Разве так должен жить воин? Почему ты не умер от моей руки?

– Ты слишком уверен в себе, атабек! – в душе просыпается давняя гордость. – Скажи, плечо до сих пор ноет к непогоде?

Снова хохот:

– Ноет! Но ты не убил меня, а я – тебя. Теперь тебе некуда бежать. Жди! Белый Рыцарь придет…

Утром, в лучах яркого летнего солнца, поляна показалась уютной и спокойной. Молитвы брата Петра помогли вновь – Анжела исчезла. Она ушла на рассвете, когда нормандец, дежуривший у погасшего костра, ненадолго задремал.

Авентюра третья.
О чем вещал колокол в Артигане

1

Епископский дворец оказался на поверку обыкновенным домом, правда, большим и двухэтажным. В остальном он мало чем отличался от остальных домов славного городишки Памье – узкие окна, закрытые массивными ставнями, желтоватые известняковые блоки неровной кладки, красная плоская черепица на крыше и высокое крыльцо, над которым нависал фигурный металлический козырек. Наверное, в зимние месяцы, когда с близких Пиренеев сползают тучи, он должен защищать от дождя и снега, но и сейчас, в жару, оказался полезен. Минуты текли за минутами, а на стук (тяжелый черный молоток висел на бронзовой цепочке рядом с дверью) никто и не думал открывать.

– Я слыхать… слышать, что у них днем этот… – Пьер наморщил лоб, припоминая нужное слово. – Сиестум.

– Сиеста. – Ансельм еще раз окинул взглядом закрытые ставнями окна. – Это кастильское слово, брат Петр. Боюсь, монсеньора мы не увидим.

– Ну, это мы еще поглядеть… поглядим! – Пьер со вздохом поднял «посох». – Эй, люди добрые, отворите!

Я не успел вмешаться – от первого же удара дверь треснула. Внутри послышались возбужденные голоса, шаги, наконец заскрипел засов.

– Чего надо? – голос был сердитым и одновременно испуганным.

– Сиеста кончилась, – резюмировал Ансельм.

– Мы, смиренные братья-бенедиктинцы, – начал я. – Нам нужно повидать монсеньора…

В ответ послышалась витиеватая фраза на басконском, в которой упоминалась сломанная дверь и многое другое, в доме епископа обычно не произносимое. Тяжелая створка захлопнулась.

– Полегче! – успел крикнуть я, прежде чем «посох» Пьера врезался в дверь.

На этот раз открыли мгновенно. На пороге стояли двое – крепкий мордатый парень, вероятно, привратник, и невысокий полный человечек в темной ризе.

– Мы, смиренные братья… – вновь начал я.

– Пройдите на задний двор, – человечек весь кипел от возмущения, но вид «посоха», похоже, заставлял его сдерживаться. – Вас покормят. Можете переночевать в сарае.

– Благодарим от всего сердца, – ответствовал я. – Особенно за сарай. Но нам надо поговорить с монсеньором Арно де Лозом.

– Убирайтесь! – Человечек бросил взгляд на хмурого нормандца и добавил немного повежливее: – Его Преосвященства нет дома. Он уехал в Фуа.

Мы с Ансельмом переглянулись. О чем-то подобном я догадывался – Арно де Лоз явно не расположен беседовать с нами.

– Я – Жеанар де Юр, викарий Его Преосвященства, – человечек покачал головой. – Только то, что вы пришли издалека, может извинить подобное поведение.

– Ага! – Пьер, после определенных усилий, наконец-то вспомнил, где он слыхал имя викария. «Посох» угрожающе качнулся. Жеанар де Юр побледнел.

– Я не намерен… – начал он, но мне уже надоела перепалка.

– Прочтите, брат Жеанар.

Свиток – страшный свиток, врученный мне Орсини. Доставать его не хотелось, но я понял – иначе разговора не получится.

Де Юр пробежал глазами первые строчки, побледнел, затем принялся судорожно ловить золотую печать, свисавшую на шнурке. Поймав, он быстро приложился к ней губами и протянул мне документ.

– М-монсеньор Гильом… Мы… Мы не ждали вас… Так скоро.

«Так скоро» было явно лишним. Видимо, благородный защитник вдов и сирот де Гарай не спешил сообщать о своих успехах и нас уже успели похоронить.

– Я – брат Гильом, – уточнил я. – Куда прикажете пройти?

Покои монсеньора де Лоза оказались не чета скромной келье отца Сугерия. Бархат, бронза, серебряное распятие над золоченым аналоем… А ведь Сен-Дени – жемчужина в венце Церкви – богаче этой дикой епархии раз в десять, если не больше. Не ценим мы нашего аббата!

Брат Ансельм вошел вместе со мной, а Пьер остался за дверями, буркнув, что ему и там будет хорошо. Предосторожность в таком доме не лишняя.

Кресло, которое мне предложил де Юр, было высоким, полированного дерева, но очень неудобным – идеальное кресло для посетителей. Ансельм присел на табурет и тут же выпрямился, скрестив руки на груди. Да, держаться он умеет. Похоже, мальчику приходилось сидеть не на табуретах, и не в таких покоях.

Жеанар де Юр тоже сел в кресло – пошире и поудобнее, но тут же вскочил, затем подумал и снова сел.

– Когда монсеньор уехал в Фуа? – осведомился я, прикидывая, не стоит ли сразу спросить о де Гарае. – И зачем?

– Пять дней назад. Его пригласили… Там… Какой-то праздник.

Какой именно – де Юр выдумать не успел. Итак, пять дней назад. Мы как раз подходили к Тулузе.

– Доложите, как идет расследование дела. Насколько я понял, вы не спешите выполнить приказ Его Высокопреосвященства.

– Но… – Глаза викария забегали. – Монсеньора Орсини ввели в заблуждение! Следствие уже вполне закончено. Вот! Вот!

34