Овернский клирик - Страница 28

– Вас, дочь моя, обвиняет власть светская и власть церковная. – Я пожал плечами. – К сожалению, порой приходится доказывать не только вину, но и невиновность.

Она задумалась – всего на миг, затем резко тряхнула головой.

– Эти собаки схватили отца, – в голосе девушки вновь звенела ненависть. – Вся Ломбардия знает, что Тино-жонглер не возьмет и чужого сухаря – даже если будет голодать не он, а я! Кому нужно их поганое золото?.. Раньше нам запрещали выступать, а теперь ваши божьи дудки…

Не договорив, она резко встала. Я не двинулся с места, думая, что еще несколько лет назад скорее всего поверил бы этой девушке. Увы, жизнь приучила к другому.

– Давайте разберемся, – предложил я, сообразив, что убегать она не собирается. – Допустим, вы не грабили ризницу…

– Допустим? – ее голос дрогнул от возмущения.

– Допустим, – невозмутимо продолжал я. – Брат Ансельм, вы недавно штудировали «Логику» великого Аристотеля. Что вам подсказывает воображение? Из-за чего это власти графства Тулузского ополчились на жонглера Тино Миланца?

– Для того, чтобы расправиться с нами и не дать другим жонглерам выступать в Тулузе, – прервала меня Анжела.

Ансельм помолчал, затем, не оборачиваясь, пожал плечами:

– Едва ли. Зачем такие сложности? В Лиможе епископ просто пригрозил отлучением всем, кто ходит на представления. Значит, дело в другом. Первое: отвести внимание от истинных преступников. Второе и самое вероятное: они виноваты в чем-то другом.

– Конечно! – девушка зло засмеялась. – Для вас, отец Ансельм, любой жонглер – преступник!

«Отец Ансельм» в ее исполнении прозвучало бесподобно. Итальянец оставался невозмутим.

– Отец Гильом, если упомянутый Тино и его дочь просто приехали в Тулузу, чтобы выступать на рыночной площади, почему упомянутая Анжела бежит не в Италию, а в графство Фуа?

«Упомянутая Анжела» – маленькая месть за «отца Ансельма». Впрочем, парень рассуждал вполне в духе «Логики» и даже в полном соответствии с уставом ордена Святого Бенедикта, обращаясь не к девушке, а ко мне. И тут я заметил, что Анжела растерялась.

– Но в Фуа девицу Анжелу наверняка уже ждут, – невозмутимо продолжал Ансельм. – Значит, оная Анжела идет не в Фуа, а в другое место, дабы найти там защиту, естественно, не у властей, а у кого-то из сеньоров.

А единственное такое место – округ Памье.

Вначале я не очень поверил – слишком много в рассуждениях итальянца было натяжек. Но девушка молчала, и я вдруг понял, что Ансельм в чем-то прав.

– Идти одной по дороге опасно, а посему оная Анжела достает ризу бенедиктинца и пытается пристать к трем смиренным братьям, дабы в их компании пробраться к цели, – закончил Ансельм. – Отец Гильом, как вам мои силлогизмы?

Я не ответил, украдкой взглянув на «оную Анжелу».

Девушка несколько мгновений молчала, а затем вздохнула и вновь опустилась на траву.

– Ты догадлив, юный попик! – теперь ее голос звенел горечью. – Только мы с отцом – не воры и не разбойники. Отца просили выполнить одно поручение. Передать… Впрочем, это не важно. Только в округе Памье могут защитить меня и помочь отцу. Я бежала, но возле Тулузы меня чуть не схватили.

О чем-то подобном я уже догадывался. Хотя я старался, как и велит устав, не разглядывать ее лицо, но сразу же заметил глубокую царапину на щеке и внушительный синяк под глазом.

– Эти трое ублюдков думали, что легко справятся со мной… Я убежала, но поняла, что одной идти нельзя. Я украла ризу…

Последняя фраза была произнесена с явным вызовом, но ни я, ни Ансельм не отреагировали.

– Да, я ее украла, и это первая кража в моей жизни. На дорогах сейчас опасно, объявились какие-то разбойники… У переправы я испугалась, увидев вас, но решила подойти первой. Когда-то я изображала монаха в одной жесте – и вот решила попробовать вновь.

– Закончим наш теоретический спор. – Я встал. – Брат Октавий, никто не помешает нам добраться до Памье, и да послужит риза нам общей защитой. Однако же, брат Октавий, возбраняю вам на дальнейшее общаться с братом Петром, дабы не искушать его без нужды.

Девушка рассмеялась:

– Это понимать как комплимент, отец Гильом? Или это ваша обычная шутка?

– Обычная шутка? – Я развел руками. – Брат Ансельм, разве я когда-нибудь шучу?

Ансельм не ответил, но до меня донеслось нечто вроде ироничного покашливания.

– А ты, Ансельм… простите, отец Ансельм. – Анжела вновь рассмеялась, но смех был полон злости. – Почему ты не хочешь взглянуть на меня? Тебе страшно? Или… противно?

Ее волосы, когда-то наверняка спускавшиеся ниже плеч, как обычно носят за рекой По, теперь были коротко и грубо острижены. Странно, но это почти ее не портило.

Ансельм медленно повернулся и встал. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза.

– Вы очень красивы, донна, – негромко, но очень серьезно проговорил итальянец. – Кто скажет иное, поистине будет лжецом перед лицом Господа и людей. Однако у каждого свой обет. Ваш отец никогда не воровал. Я принял обет бенедиктинца и обязан его выполнять, иначе буду ничем не лучше вора. Прошу меня понять, дочь моя.

Да, мальчик иногда умеет говорить убедительно. Анжела помолчала, затем опустила голову и тихо проговорила: «Простите, отец…»

Ансельм кивнул и направился к погасшему костру, даже не оглянувшись.

– Я его обидела? – Анжела вздохнула. – Извините, отец Гильом, но я всегда считала, что монахи – обжоры, распутники, ханжи…

– …И лицемеры, – кивнул я. – А монахи считают жонглеров ворами, разбойниками и еретиками. Да простится нам всем… Пора спать, брат Октавий.