Овернский клирик - Страница 27

– Истинно так, брат Ансельм, – вздохнул наш спутник.

– У отца Джеронимо? – Итальянец развел руками. – Ну, удивили, брат Октавий! Или отец Джеронимо уже не аббат в обители Святого Роха?

Октавий принялся рассказывать о строгостях этой славной обители, а я стал внимательно наблюдать за ним, а заодно и за Ансельмом. Ибо если брат Октавий удивил его, то сам брат Ансельм удивил меня еще больше. Хотя бы тем, что впервые за все наше знакомство заговорил на «ланго си». Вскоре и наш спутник перешел на этот красивый язык, и я начал терять нить их оживленной беседы. Впрочем, она меня уже не очень интересовала. Появилось нечто сразу же сделавшее нюансы жизни братьев-бенедиктинцев в далеком Неаполе не столь существенными.

…Ночью, когда возле погасшего костра слышался мощный храп брата Петра, я неслышно встал и подошел к Ансельму. Тот тоже не спал и тут же вскочил.

Я бросил беглый взгляд на брата Октавия, мирно почивавшего, уткнувшись головой в мощное плечо нормандца, и поманил Ансельма в сторону. Мы отошли на край поляны.

– Что не дает вам заснуть, любезный брат? – поинтересовался я. – Не ваши ли филологические штудии?

Ансельм хмыкнул:

– Не надо быть филологом, чтобы понять: брат Октавий говорит, как северянин. В Неаполе «ланго си» совсем другой.

– И там нет никакой обители Святого Роха, – усмехнулся я.

– Равно как и строгого аббата Джеронимо. И вообще, отец Гильом, этот брат Октавий… По-моему, он ни одного дня не был бенедиктинцем.

– Она, – негромко уточнил я.

Итальянец замер, а затем согнулся, задыхаясь от хохота. Вперемежку с приступами смеха слышалось нечто напоминающее выражения, однажды употребленные в моем присутствии Его Высокопреосвященством кардиналом Орсини. Я покачал головой.

– Брат Ансельм! Брат Ансельм! Над кем вы смеетесь?

– Над тремя лопоухими из Сен-Дени! Ну, надо же!

– Ну, не такие мы лопоухие… Кстати, достойный брат Октавий говорит как северянин? В Милане говорят так же?

– В Милане? – Ансельм мгновенье раздумывал, а затем присвистнул: – В Милане? Тино Миланец, жонглер! И его дочь!..

– …которую разыскивают по всему графству Тулузскому. И что мы будем делать, брат Ансельм? Как мы поступим с грешной рабой Божьей Анжелой?

Ансельм пожал плечами. Похоже, этот вопрос был ему малоприятен. Мне, признаться, тоже.

– Она воровка, – напомнил я. – К тому же обокрала храм.

– Велика беда! – пробормотал итальянец. – Подумаешь!..

Я хотел было достойно высказаться по этому поводу, но вспомнил о подарке, который Его Светлость прислал монсеньору Рене. Да, ризница деревенского храма по сравнению с этим – мелочь.

– Пошли, – решил я, – поговорим. Наш спутник спал чутко. Как только Ансельм легко коснулся руки «собрата» из Неаполя, тот – точнее, та – мгновенно открыла глаза.

– Брат Октавий! – негромко позвал я, стараясь не разбудить Пьера. – Надо поговорить.

В темных глазах на миг блеснул испуг, но затем «брат Октавий» спокойно встал и, надвинув поглубже капюшон, проследовал за нами к краю поляны. Ансельм предусмотрительно держался сбоку, загораживая. путь к бегству. Впрочем, «собрат» и не собирался бежать. Мы присели на траву, и я, оглянувшись на храпящего нормандца, начал:

– Брат Октавий! Как говорится, трое составляют коллегию. Мы с братом Ансельмом никак не смогли прийти к единому мнению по одному важному вопросу, а посему решились потревожить вас. Вопрос чисто теоретический, можно сказать, догматический. Мы рассчитываем на те глубокие знания, которые вы, мой брат, приобрели в обители Святого Роха под эгидой достойного аббата Джеронимо.

Последовал кивок – «брат Октавий» оставался невозмутим.

– Представим себе совершенно невероятную ситуацию. Трое братьев мирно путешествуют по своим делам и внезапно встречают на своем пути великую грешницу, которую разыскивают власти предержащие… Ну, скажем, некую Анжелу, дочь жонглера Тино Миланца. Как поступить им? Они – не судьи и не стражники, но не хотят нарушать закон и укрывать преступницу. С другой стороны, им не будет приятно, когда оную грешницу будут публично бичевать на главной площади Тулузы, а затем заклеймят и отправят в подземелье до конца дней.

– Это сложный вопрос, – мне показалось, что «брат Октавий» горько усмехнулся. – Может, эти трое братьев захотят получить выкуп от грешницы? Деньги… или еще что-то – что обычно надо честным братьям от грешниц.

Я невольно вздрогнул – в ее голосе была не ирония, а неприкрытая ненависть. Мы с братом Ансельмом переглянулись.

– Мы говорим совсем о других братьях, – спокойно заметил я. – Эти три брата просто попали в затруднительное положение. И, брат наш во Христе Октавий, прошу вас, помните, не судите, да не судимы будете.

– Тогда, может, и этим братьям, прежде чем судить грешницу, стоит узнать, действительно ли она столь грешна, – «брат Октавий» отвернулся, и мы услыхали легкий смешок. – Брат Ансельм, вы думаете, что сможете преградить мне путь в лес?

– Нет… – медленно ответил итальянец, и я поразился серьезности его тона. – Наверное, нет. Я давал обет и не прикоснусь к женщине.

Он встал и, отойдя в сторону, вновь опустился на траву, демонстративно отвернувшись. Та, что называла себя «братом Октавием», вздохнула и сбросила с головы капюшон. Я опустил глаза – сработала многолетняя привычка.

– И вы тоже столь лицемерны, отец Гильом? – девушка рассмеялась. – До чего же вы все ханжи! Весь вечер вы оба пялились на меня… А еще смеете в своих проповедях вспоминать слова Христа о лицемерах! Просите не судить, а сами поверили, что я воровка.