Овернский клирик - Страница 72

– Дети мои! – громовой голос епископа заставил людей замолчать. В наступившей тишине слышалось лишь истеричное рыдание – какая-то женщина не выдержала.

– Дети мои! Святая Церковь бдит над вами! Но самое страшное еще не сказано. Ибо что может быть страшнее, когда гибнут отцы наши? Знайте же, что проклятые демоны, присланные Князем Тьмы, погубили тех, кому Король и Его Светлость граф Тулузский поручили опеку над вами – наших добрых господ д’Эконсбефов. Оплачьте люди, ибо сеньор Гуго и его дети убиты!

Рев – нечеловеческий рев потряс своды. Руки сжимались в кулаки, глаза наполнялись слезами жалости и гнева. Я прикрыл веки, не желая смотреть. Если бы еще можно залить воском уши…

– Да, наши добрые сеньоры убиты! Их место заняли проклятые демоны, принявшие их подобие. Но святая Церковь раскрыла сатанинский обман! Простим ли мы? Побоимся ли отомстить?!

– Нет! Нет! – гремело вокруг. – Отомстим за нашего доброго сеньора! Отомстим!

– Да будет так, дети мои! И как пастыри в Святой Земле благословляют рыцарей, идущих в бой против нечестивых сарацин, я благословляю вас! В поход, дети мои! На замок! На замок!

– На замок! Отомстим! Смерть погани!

Я понял, что опоздал. Они уже не услышат. Но что я мог сказать? Я видел демонов. Я говорил с ними. Я видел даже то, о чем проклятый сатанист и не догадывается…

– Завтра с рассветом все взрослые мужчины выступают в поход. Да возьмет каждый оружие, какое сможет! Да возьмет с собою припас, дабы укрепить тело! Да очистит свою душу перед святой бранью! Собирайтесь по приходам, ваши священники поведут вас!

Дальше можно было не слушать. Его Преосвященство больше не желал мелочиться. Для самозванки нашелся медведь, для брата Умберто и сестры Цецилии – безвестная яма где-то в лесу. На тех, кто живет в замке, монсеньор де Лоз обрушивал гнев запуганных до смерти людей. И не останется никого, кто знает и помнит…

Толпа вынесла нас на улицу, и мы поспешили нырнуть в первый же проход между домами. Мимо нас бежали обезумевшие жители Памье – собирать оружие, молиться и убивать, убивать, убивать…

– Отец Гильом! – ничего не понимающий Пьер с испугом взглянул на меня. – Что он сказать? Почему? Разве сеньор д’Эконсбеф – демон?

Я уже хотел ответить «нет», но вспомнил подземелье, страшные кости, призрак исчезнувшего храма. Грехи дэргов… Дорого же за них придется заплатить последним из рода Пендрагонов!

– Ловко это он! – зло хмыкнул Ансельм. – Д’Эконсбефы, конечно, знали о его делах. И он решил одним ударом…

Знали! Вспомнились слова сеньора Доминика: «Он и сам завяз по уши!» Наверное, это знание помогало д’Эконсбефам добиваться от монсеньора многого – в том числе и в деле де Гарр. Но теперь, когда делом заинтересовался Рим, де Лоз решил поспешить.

– А чем вы недовольны, брат Ансельм? – не выдержал я. – Помнится, вы считали д’Эконсбефов еретиками и язычниками!

Парень хотел ответить что-то резкое, но сдержался, затем задумался, наконец, покачал головой:

– Я не хотел, чтобы так… Нельзя изгонять Сатану силой Вельзевула, князя бесовского! Надо разобраться…

– И отправить д’Эконсбефов на костер с полным соблюдением закона?

Ансельм не ответил. Я понял – он и сам не знает. Не знал и я. Что хуже – демоны, спрятавшиеся от людей в далеком замке, или толпа обезумевших вилланов под предводительством епископа-сатаниста?

– Не надо нам туда иттить, – внезапно сказал нормандец. – Плохо это есть.

Мы с Ансельмом переглянулись.

– «…и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови…»

– Да, – кивнул я. – Придется идти. Видит Бог, братья, лучше бы вы остались ловить рыбу в Нотр-Дам-де-Шан!..

4

Толпа запрудила всю дорогу – огромная, похожая на гигантскую змею, хвост которой еще не выполз из Памье, а голова уже скрылась в лесу. Я и не подозревал, что в округе столько народу. Правда, монсеньор де Лоз позаботился заранее послать повеление в каждый из приходов, и теперь к тем, кто вышел из города, присоединялись все новые и новые отряды. Мы шли в самой гуще, окруженные бородатыми пастухами в пахнущих дымом и козьим навозом куртках, вывернутых мехом наружу. Каждый нес дубину или пику – издалека толпа напоминала сборище косматых демонов. Люди шагали молча – они уже накричались до хрипоты, и теперь над толпой повисло угрюмое молчание, нарушаемое лишь топотом множества ног, обутых в грубые башмаки, скрипом телег и лошадиным ржанием. На наши белые ризы поглядывали с уважением и несколько раз предлагали подсесть на одну из телег, везущих припасы. Вначале я отказывался, но затем согласился – бить ноги в этом лжекрестовом походе не хотелось. Мы пристроились на повозке, груженной какими-то пыльными, мешками. Неунывающий брат Петр тут же достал из сумки сухарь, вопросительно поглядев в нашу сторону. Мы с Ансельмом отказались – аппетита не было, к тому же пыль, висевшая над дорогой, уже начинала скрипеть на зубах.

– Наверное, это не похоже на войну, – внезапно заметил итальянец. – На настоящую.

– Это на какую? – Я невольно улыбнулся. – Когда блестящие рыцари в золоченых латах и алых плащах движутся ровным строем, распевая песни?

– Ну-у… А разве не так, отец Гильом?

– Бывает. Особенно когда в поход идут новички. Их хватает до первого же привала. Потом плащи становятся серыми от пыли, а доспехи приходится снимать, особенно в жару. На палестинском солнце в полном доспехе трудно выдержать больше часа. Впрочем, когда приходится пробираться по овернской грязи, красоты еще меньше.